Администрация президента Кыргызской Республики опубликовала для общественного обсуждения проект закона, которым предлагается признать утратившим силу акт о присоединении страны ко Второму факультативному протоколу к Международному пакту о гражданских и политических правах, направленному на отмену смертной казни.

В случае принятия этого проекта и последующих изменений национального законодательства фактически откроется путь к возвращению высшей меры наказания в правовую систему Кыргызстана.

Эта статья показывает, почему смертная казнь не снижает преступность, и какие меры дают измеримый эффект. Анализ охватывает сравнение статистики юрисдикций с казнью и без неё, психологию насилия и риск необратимых ошибок. В выводах — инструменты, которые реально уменьшают насилие: рост раскрываемости, своевременный и качественный суд, пожизненное для особо тяжких преступлений, профилактика и современная криминалистика.

Иллюзия устрашения: почему «страх перед казнью» — миф

В каждой дискуссии о смертной казни звучит один и тот же аргумент: мол, страх перед казнью удержит убийцу. Но реальность преступления устроена иначе. Те, кто поднимает руку на другого человека, почти никогда не сидят с калькулятором рисков. Они действуют импульсивно, в аффекте, под алкоголем или наркотиками, в состоянии зависимости, психической патологии или убежденности, что «не поймают». Для такой психологии «устрашение» не рабочий механизм. Работает другое — неотвратимость наказания, скорость и качество следствия, профилактика насилия и пожизненное заключение там, где иного выхода нет.

Когда цифры не поддерживают миф

Опыт США громкий и наглядный. Сравнивая штаты, легко заметить: наличие смертной казни само по себе не делает их безопаснее. Там, где высшая мера действует десятилетиями, уровень убийств нередко выше, чем в штатах без казни. Если «страх» и работал бы как универсальный тормоз, картина была бы обратной.

Центральная Азия дает другой ракурс. Казахстан после окончательной отмены не увидел всплеска убийств; наоборот, долгосрочный тренд по умышленным убийствам оставался низким. Кыргызстан прошел путь от моратория к конституционному запрету — и тоже не испытал «эпидемии насилия». В обоих случаях на динамику сильнее влияют социальные факторы, работа полиции и судов, доступ к правосудию, чем само наличие или отсутствие казни.

Вывод прост: устрашение как самостоятельная «магическая кнопка» не меняет криминальную реальность.

Психология насилия

Большая доля убийств результат мгновенного срыва. Конфликт, ревность, унижение, алкоголь, острая ссора — и удар наносится прежде, чем человек подумает о наказании. Другая часть, преступления в тени зависимости или психического расстройства, где риск-калькуляция попросту не работает. Есть и «рациональные» злодеяния, но их сдерживает не страх перед казнью, а риск быть пойманным: видеокамеры, ДНК-экспертизы, аналитика по «цифровому следу», грамотная процессуальная работа. Поэтому реальный фокус политики безопасности — неизбежность наказания, а не его спектакулярная жестокость.

Короткие истории, которые должен помнить каждый 

СССР, 1980-е. Пока серийный убийца продолжал преступления, по одному из эпизодов расстреляли невиновного Александра Кравченко. Истина всплыла позже, когда следствие связало разрозненные эпизоды и вычислило настоящего преступника. Но Кравченко уже нельзя было вернуть..

Великобритания. Тимоти Эванса повесили, а спустя годы оправдали: убийцей оказался его сосед. Дерек Бентли был казнен по доктрине «совместного умысла» и посмертно реабилитирован десятилетия спустя. Обе истории из классики англо-саксонского права показывают, как сильно правосудие может ошибаться под давлением ожиданий общества и политики «жесткой руки».

В деле об убийстве Камилы Дуйшебаевой долго не было ясности. Долгое время дело оставалось нераскрытым, а общество металось между слухами и догадками. В 2017 году в розыск объявили бизнесмена КалыбекаЭльтуйбасова по подозрению во вмешательстве в расследование, предположительно за удаление записей с камер наблюдения. Приговора по убийству ему не выносили. Спустя годы картина изменилась. Задержанный по другому тяжкому преступлению мужчина по имени Кумарбек А признался и в убийстве Камилы, указал точное место и описал детали, совпавшие со следственными материалами. Этот поворот показал, насколько легко в условиях общественного давления можно ошибиться в выборе обвиняемого и как важно сохранять возможность пересмотра дел.

История гибели Медета Садыркулова начиналась как версия о ДТП. Сначала это называли несчастным случаем на трассе. Водителя по имени Омурбек Осмонов признали виновным в якобы вызванном им ДТП и отправили отбывать срок. Позже версия полностью изменилась: следствие установило, что речь шла о похищении, убийстве и инсценировке аварии. Появились новые фигуранты, и спустя годы вынесли приговоры уже по другой фабуле. История Осмонова показывает, как система может ошибаться, когда стремится быстро закрыть дело. Если бы в тот период в стране действовала смертная казнь, исправить эту ошибку уже было бы невозможно.

А что же стоитза преступлениями? 

Большая доля убийств- это результат мгновенного срыва. Конфликт, ревность, унижение, алкоголь, острая ссора и удар наносится прежде, чем человек подумает о наказании. Другая часть, преступления в тени зависимости или психического расстройства, где риск-калькуляция попросту не работает. Есть и «рациональные» злодеяния, но их сдерживает не страх перед казнью, а риск быть пойманным: видеокамеры, ДНК-экспертизы, аналитика по «цифровому следу», грамотная процессуальная работа. Поэтому реальный фокус политики безопасности неизбежность наказания, а не его спектакулярная жестокость.

Алкоголизм и наркомания

Алкоголь и наркотики не «создают» зло, но снимают тормоза, усиливают импульсивность, обостряют конфликты. Большая часть бытовых трагедий — это ссора, алкоголь, удар. Смертная казнь не вмешивается в эту цепочку никак. Вмешивается только профилактика: ограничение ночной продажи крепкого алкоголя, реабилитация зависимых, доступная психотерапия, кодирование/АМС-программы, быстрые «трезвые комнаты» и протоколы деэскалации для полиции.

Бедность и социальный стресс

Бедность сама по себе не делает человека преступником, но создаёт хронический стресс, агрессию, ощущение безысходности и «короткие горизонты» решений. Там, где нет рабочих мест, где долги давят, где дом тесный и холодный, конфликты быстрее переходят в насилие. На это отвечают не приговоры, а экономика: занятость, программы переподготовки, микрокредитование без ростовщичества, «социальные навигаторы» для кризисных семей.

Бытовое насилие как школа жестокости

Домашнее насилие — это не «частное дело». Это фабрика будущих преступлений. Ребенок, который годами видит унижение, вырастает с убеждением, что силу можно применять. Здесь нужны: охранные ордера, убежища и кризисные квартиры, неотвратимость наказания за нарушение ордера, обязательные курсы для агрессоров, межведомственные команды (полиция + соцработа + медицина) и отдельные линии помощи, куда можно обратиться без лишней бюрократии.

Безнаказанность и слабая криминалистика

Когда люди уверены, что «никто не найдет», они не думают о наказании. Страх не работает, работает риск быть пойманным. Это про камеры, ДНК, цифровую экспертизу, адекватные штаты следователей, нагрузку судей, сроки экспертиз и процессуальную дисциплину. Пожизненное наказание в связке с высокой раскрываемостью даёт эффект, а не декларации про «устрашение».

Патриархальные установки

Культура, которая терпит «воспитательные подзатыльники», нормализует контроль и унижение женщин, — неизбежно пожинает плоды в виде реального насилия. Нужны общественные кампании, школьные уроки по ненасильственным моделям поведения, работа с отцами и юношами, поддержка мужских групп по эмоциональной грамотности, реформы в милиции. 

«Монстры» или поломанные люди?

Большинство насильственных преступлений совершают не «киношные злодеи», а сломанные, зависимые, травмированные, агрессивные люди, выросшие в атмосфере насилия. Это не оправдание — это точка приложения усилий. Наказание должно быть жёстким и неотвратимым, но параллельно государство обязано чинить систему, чтобы число таких людей сокращалось.

Почему смертная казнь бьет по вершине, а не по корням

Смертная казнь - это реакция на уже случившуюся трагедию. Она не уменьшает продажи алкоголя, не лечит зависимость, не учит мальчиков управлять гневом, не создает рабочие места, не ускоряет экспертизы и не защищает женщин на первом этапе угроз. Это вершина айсберга. Корни остаются.

Что реально снижает насилие

Если цель — безопасность, работает не «устрашение», а системные вещи, которые делают преступление рискованным и бессмысленным.

Неотвратимость наказания
Человек идет на преступление тогда, когда верит, что его не поймают. Поэтому главный сдерживающий фактор — не жестокость приговора, а высокая раскрываемость. Это про живую криминалистику: обученных следователей, нормальные ставки экспертов, четкие процессуальные стандарты, которые не разваливаются в суде. Когда дела доводятся до приговора без «дыр» и затяжек, ощущение безнаказанности исчезает — и вместе с ним исчезает часть будущих преступлений.

Скорость правосудия при сохранении качества
Быстрый суд — не означает поспешность. Это означает дисциплину сроков и уважение к доказательствам. Чем меньше месяцы и годы «подвешенности», тем слабее цинизм в обществе и у самих правонарушителей. Своевременное, но выверенное рассмотрение дел — это сигнал: система работает, и в ней нет безопасных «окон» для насилия.

Пожизненное заключение для особо тяжких преступлений
Общество нужно защищать от самых опасных преступников — и пожизненное делает это надежно. При этом оно сохраняет последнее, чему смертная казнь принципиально противостоит: возможность пересмотра приговора, если появляются новые доказательства. Правосудие получает шанс исправить себя, а безопасность граждан — не страдает.

Профилактика насилия как инфраструктура безопасности
Кризисные центры, убежища, охранные ордера, работа с домашним насилием, лечение алкогольной и наркотической зависимости — это не «социальная романтика», а холодная профилактика повторных преступлений. Там, где есть адресная помощь и быстрый доступ к защите, насилие реже доходит до трагедии. Это тихая работа без заголовков, но именно она экономит жизни.

Цифровой след и современная криминалистика
Камеры во дворах и в транспорте, базы ДНК, аккуратная работа с «цифровыми следами» — геолокацией, телефонными соединениями, транзакциями — резко повышают риск поимки. А высокий риск поимки — это и есть настоящий «сдерживающий эффект». Когда преступник знает, что его маршрут восстановят, а следы зафиксируют, он думает не о «страхе перед казнью», а о неизбежной ответственности.

Почему «пожизненное» гуманнее, но и тяжелее для сидельцев? 

Пожизненное заключение часто пытаются представить как «мягкость». На деле это одна из самых тяжелых санкций, которую право может назначить без утраты собственного человеческого лица. Человек не уходит от ответственности он живет с ней каждый день: в строгом режиме, с ограниченной свободой, с жесткими правилами и длительной перспективой изоляции. Это не подарок и не компромисс; это длительное, реальное отбывание наказания, лишенное единственного необратимости смерти.

Пожизненное оставляет праву шанс исправить себя. Расследования длятся годами, появляются новые технологии и показания, всплывают документы и цифровые следы, меняются версии. Там, где смертная казнь ставит окончательную точку, пожизненное дает запятую: возможность пересмотра приговора, если обнаружены ошибки или открылись новые факты. Для правового государства это принципиально оно признает, что не всесильно и может заблуждаться, а значит, обязано предусмотреть механизм коррекции.

Есть и другая сторона, честность по отношению к обществу и к жертвам. Наказание должно защищать, а не мстить. Месть приносит краткое эмоциональное облегчение, но не повышает безопасность. Защита — это когда общество уверено: опасный человек изолирован, риск повторного преступления исключен, а система при этом не переступила через собственные ценности. Пожизненное как раз об этом: о твердой защите без демонстративной жестокости, о силе закона, которая не превращает государство в зеркальное отражение преступника.

Наконец, пожизненное - это проверка зрелости институтов. Оно требует качественного расследования, аккуратной работы с доказательствами, нормальной пенитенциарной инфраструктуры, программ предотвращения рецидива внутри системы. То есть не «разовый жест», а устойчивый порядок. Такой порядок честнее: он не обещает быстрых эмоциональных развязок, но гарантирует, что общество остается и защищенным, и человеческим.